Между безразличием к человеку и любовью-ненавистью непостижимо много может быть различных граней, оттенков, нюансов чувствований. Гораздо больше, чем слов для их обозначения. И писательский талант еще и в том, чтобы суметь описать это трудноуловимое, трудновыразимое. Подобные описания чувств и попадают в эту категорию.
Привычно наезженная логика восприятия здесь не работает, такие тексты требуют поиска, взгляда ЗА, отхода от подпорок-стереотипов... Это не интеллектуальное чтиво, а, скорее, интуитивно-чувственное.
Владимир Набоков. "Лолита". Есть желания, которые мы не выбираем. Которые нельзя даже высказать, чтобы не стать изгоем. Которые уже изначально обречены на невозможность. И как с этим жить? Гумберт Гумберт, в чей монолог мы погружаемся, попадая в книгу, так искренне и печально рассказывает о своих переживаниях, что сразу же вовлекает в сочувствие… И до жути правдоподобно, как в жизни, судьба то резко обламывает робкие планы Гумберта, а то вдруг неожиданно дарит удобнейшую возможность. По принципу «хотели? Получайте и расхлебывайте!» Но то, как он «расхлебывает», т.е. строит отношения с вдруг обретенной Лолитой (II часть книги), резко отталкивает, вызывает протест и даже сомнение в адекватности героя, ослепленного своей страстью. Вся его хваленая любовь – лишь болезненное восхищение ее телом (которому он, кстати, даже не умеет наслаждения доставить!) и дальше сексуального партнерства Лолита вообще его не интересует! Неудивительно, что в итоге она от него сбегает. Вот эти их взаимоотношения вообще хороший повод задуматься о любви, об уважении личности любимого, о степени свободы для него и т.д. Дальше Гумберт Гумберт 2 года маниакально ищет ее – и это тоже так здорово описано – его переживания, поступки, умозаключения с легким налетом невменяемости, зацикленности. В финале он не то, чтобы раскаивается, но все же вызывает в памяти какие-то «полузадушенные воспоминания, которые ныне встают недоразвитыми монстрами и терзают» и, так или иначе, сознает свои «косяки». Здесь вновь становится его жалко, тем более что он уже не может остановиться и, как заведенная машинка, завершает свою миссию, убивая (уже иллюзорного к тому времени) соперника. Описание убийства, напоминающее затянутый кошмарный сон, тоже очень впечатляет. Да, наверное, ни одна книга прежде не вызывала во мне такой насыщенный и разноплановый спектр эмоций, как "Лолита" Набокова. И как мастерски это написано!
Вот, на мой взгляд, одна из самых трогающих чувственных сцен (из I части, где еще ничего не произошло между героями): «Вторник. Дождик. Никаких озёр (одни лужи). Маменька уехала за покупками. Я знал, что Ло где-то близко. В результате скрытых манёвров я набрёл на неё в спальне матери. Оттягивала перед зеркалом веко, стараясь отделаться от соринки, попавшей в левый глаз. Клетчатое платьице. Хоть я и обожаю этот её опьяняющий каштановый запах, всё же мне кажется, что ей бы следовало кое-когда вымыть волосы. На мгновение мы оба заплавали в тёплой зелени зеркала, где отражалась вершина тополя вместе с нами и небом. Подержал её грубовато за плечи, затем ласково за виски и повернул её к свету. «Оно вот здесь», сказала она, «я чувствую»… «Швейцарская кокрестьянка кокончиком языка»… «…Вылизала бы?» «Имно. Попробать?» «Конечно, попробуйте». Нежно я провёл трепещущим жалом по её вращающемуся солёному глазному яблоку. «Вот здорово», сказала она, мигая, «всё ушло». «Теперь второй глаз». «Глупый вы человек», начала она, «там ровно…». Но тут она заметила мои собранные в пучок приближающиеся губы и покладисто сказала: «О'кэй». Наклонившись к её тёплому, приподнятому, рыжевато-розовому лицу, сумрачный Гумберт прижал губы к её бьющемуся веку. Она усмехнулась и, платьем задев меня, быстро вышла из комнаты. Я чувствовал, будто моё сердце бьётся всюду одновременно».
А вот этот отрывок мне понравился уникальностью деталей, случайно вплетенных в общую канву (герои стоят у витрины с манекенами): «Щеголеватый молодой приказчик чистил пылесосом что-то вроде ковра, на котором стояли две фигуры, имевшие такой вид, будто они только что пострадали от взрыва. Одна из них была совершенно нагая, без парика и без рук. Судя по её сравнительно небольшой величине и манерно-игривой позе, можно было предположить, что в одетом виде она изображала, и ещё будет изображать, девочку Лолитиного роста. В теперешнем виде, однако, она не имела определённого пола. Рядом с нею стояла более высокая фигура — невеста в фате, совершенно законченная и, как говорится, целая, если не считать отсутствия одной руки. На полу, у ног девицы, там, где старательно ползал приказчик со своим инструментом, лежали три тонких голых руки и белокурый парик. Две из этих рук случайно соединились в изогнутом положении, напоминавшем ужасный жест отчаяния и мольбы. «Гляди, Лолита», сказал я спокойно. «Гляди хорошенько. Разве это не превосходный символ какой-то невероятной беды?»
ну да, ведь язык кино и язык текста - "две большие разницы", в каждой свои особенности выражения, свои акценты. Конечно, велико всегда искушение сравнивать экранизацию с оригиналом, но по сути это ведь два разных и самоценных вида искусств. Как ты считаешь?
