|
|
На мой взгляд, чтение - своего рода феномен, а феномены интересно исследовать. И потому мне захотелось собрать в одном месте отрывки
из художественных произведений и публицистики про взаимоотношения Человека и Книги.
Думаю, истинным книжным маньякам будет здесь любопытно :)
Приглашаю вас пополнить мою коллекцию!
Доступ к добавлению материалов открыт всем зарегистрированным посетителям этого сайта.
P.S. Зарегистрироваться можно на любой, кроме этой - исключительно маньячной - странице :)
ФАИНА ГРИМБЕРГ
"Встал туристский автобус на площади..."
 С.М.
Встал туристский автобус на площади,
мощёной тёмными плитками.
Быть совсем одинокой и спокойной от одиночества;
и знать, что тебя уже никто не пожалеет, что ты - ничья.
И башни старые поднимаются кверху
такими детскими пирамидками.
И выходят среди других, нет, после всех две старухи - это мы - это ты и я.
Ты будешь хорошей старухой.
Я полюблю твой тихий старческий запах,
Тот запах, который сейчас отталкивает меня от других старух,
Таких противных с этими коричнево-пупырчатыми руками,
таких нелепых в этих платках или в этих шляпах.
И слова противные, и голос наморщенно-сух.
А ты - нет, не будешь такая.
А если будешь,
всё равно я буду слушать твои слова, чуть бессвязные.
Ты всё будешь сводить к похвалам себе самой,
всё будешь сбиваться на это.
Будешь высматривать,
забыв обо мне,
какой бы сувенир себе купить.
Будет чудесно, солнечно;
а я, тоже старая, не сумею обрадоваться.
Буду злиться: зачем другие молоды?
Буду сердиться: зачем весна, зачем лето?
Но всё равно, всё равно буду тебя любить...
И совсем никогда не состарюсь...
Буду бежать, взлетая...
Буду танцевать с тобой... Буду всё делать сама...
Я уже была старая, а теперь я - молодая...
И у меня с самого детства не было человеческого ума...
А что это за морщинки?
Здесь тонкие, будто бритвой,
а здесь какие глубокие -
вот начались - и сразу - конец...
Твою ладонь прижимаю к груди, и глажу, и целую без конца...
Я знаю, что это за морщинки у тебя на пальцах:
это - следы обручальных колец...
А вот у меня пальцы видишь какие -
видишь, я никогда не носила ни одного кольца...
Мы свободны...
Мы не заняты никакими, никакими делами...
И мы ни о чём не спрашиваем друг дружку,
и мимо ушей пропустим любой вопрос...
Это будет или не будет...
И если всё равно не знаю,
тогда что же мне мешает превратить нас в девочек-подростков
с такими лёгкими телами,
Какие бывают, когда близко видишь кузнечиков,
тонких звонких стрекоз...
Мы сидим в кафе за столиком
и пьём кофе из чашечек,
и покусываем пирожные мягкие и душистые -
такая сценка.
Мы будто стрекозки -
в нарядных платьях летних открытых
с пышными юбками короткими...
А в окно - сквозь листву -
лёгким ветерком - огромный город -
бескрайняя стенка...
Подъезжание троллейбусов, звон трамваев;
ощущение ветра под этими тонкими нашими девчоночьими подбородками...
И мосты...
И дома, как дворцы...
И площади...
И тихие улицы с домами, где люди живут, -
и кажется жизнь чужая теплее своей...
И это чувство свободы, свободности, за которой всю жизнь я гонюсь;
как за воздушным шариком, в городское небо летящим...
В лёгких босоножках так легко почти бежать...
 За стеклом витринным в магазине книжном -
раскрытая сказка большая -
готическими буквами - про фей,
С большим рисунком
на две страницы разноцветно-блестящим...
А мы бежим и бежим по мостовой сквозь отзвуки лёгкого-лёгкого, еле слышного эха...
А над чем же мы смеёмся, мы никому не объясним.
Только мы то и дело смеёмся, не сговариваясь,
и прикрываем губы ладошками,
и давимся от смеха.
Потому что мы - подружки,
и всегда смеёмся вместе над чем-то одним...
| | Откуда: творчество Фаины Гримберг | Комментарии (0) |
|
"Я мысленно называла это сооружение "ложа
Хенка”, и мне было не очень понятно, зачем он нагородил такую
конструкцию на этой богатой эхом космической станции. Мои питерские
приятели жили в комнатушках, которые иногда походили на поставленные
вертикально пеналы (моя нынешняя матрасная словно пародировала
этот тригонометрический шарм), — такие комнатушки не только предполагали
подобную архитектонику, но, как ни мудри, к ней вынуждали. А здесь, в
этом заброшенном здании? Однако Хенк (уже в период нашего доверительного
"ведения хозяйства”) объяснил, что под ложем спящего должна свободно
проходить целительная энергия Ки, — к тому же чем больше расстояние
между ложем и грешной землёй, тем, соответственно, мощнее поток этой
энергии <...>
В этой театральной ложе, которая могла
спокойно вместить человек шесть (чем Хенк, по собственному признанию,
парочку раз безо всякого удовольствия побаловался), — иначе говоря, в
этой богатой потенциями постели, вперемешку с подушками и сбитыми
простынями, валялись книги. Как рыбы, пойманные самодельными вершами
бродяг и бездельников, книги обнаруживались также в пододеяльниках, в
наволочках, в стремительно сброшенных Хенковых джинсах; карманные
разговорники, предлагавшие непринуждённое общение, к примеру, финну с
японцем, заявляли о себе даже в Хенковых носках. В этом содружестве
фолиантов, гедонистических подушек и "гранжевых” облачений самого Хенка
попадались мне под руку, а также под шею, щёку, бедро и прочие части
тела такие издания, как "Bel-Ami”, "La vie errante”, "Fort comme la
mort” Мопассана или "La promesse de l’aube” Ромена Гари, а когда в мои
рёбра однажды врезался набоковский "Laughter in the Dark” ("Камера обскура") , мне
окончательно стало ясно, что я не ошиблась в своем совместном с Хенком
"ведении хозяйства”.
| | Откуда: М.Палей, Ангажементы для Соланж | Комментарии (0) |
|
"Обыкновенно в сумерки они приходили в полуразрушенный
дом на Врачаре, от которого дожди всегда стекали в две реки сразу: в
Дунай и в Саву. Он брал с собой бутылку вина и два стакана в кармане.
Кончик ее косы всегда был мокрым: она любила сосать волосы. Они всегда
прихватывали мгновение чистого неба, когда все птицы уже в гнездах, а
летучие мыши еще не вылетели. Потом они входили в маленький стеклянный
лифт. Там была складная плюшевая скамеечка, крошечная лиловая табуретка,
зеркало на дверях и светильник в виде хрустального стакана. Здесь пахло
одеколоном и жидкостью для наклеивания мушек. Они усаживались, ставили
бутылку на пол, нажимали кнопку и пили вино, провожая глазами
проносящиеся вверх-вниз опустевшие коридоры и целуясь через ее волосы.
Словно катались в обитой бархатом карете. Вокруг них падали американские
бомбы и горела улица Святого Саввы. По окончании налета они шли
посмотреть на новый город. Каждый раз перед ними открывались все более
широкие горизонты, потому что исчезали целые здания. Однажды по
оставшейся на стене картине и полке с книгами они узнали среди развалин,
на четвертом этаже, комнату, в которой когда-то были в гостях и пили
чай из сушеных яблок. Какой-то кран с того же этажа испускал воду, а
полка с книгами раскачивалась не переставая. Книги одна за другой
слетали куда-то вглубь и, трепеща на лету страницами как птицы крыльями,
спускались в пепел среди развалин.
– Ты можешь прочитать, какая это книжка падает? – спросила она.
К этому дню на полке осталась одна-единственная книга.
Они ждали, пока она упадет, но книга только раскачивалась. Тогда он
поднял камень и вместо ответа сшиб с полки эту последнюю книгу, как
воробья снежком.
– Ты не любишь читать, – заметила она.
– Книги – это ум в картинках, – отпарировал он и
удивился, услышав ее ответ: «Ты любишь не читать, а рассказывать. Умеешь
молчать. А вот петь не умеешь».
| | Откуда: Павич "Пейзаж, нарисов. чаем" | Комментарии (0) |
|
 Очень любопытно: что же за книгу она читает в таком виде и с такой улыбкой??
| | Откуда: работы З. Серебряковой | Комментарии (1) |
|
|
Кто-то память считать начинает
от первых шагов,
От любви, поцелуя, награды.
А я же − от книги,
От впервые изранивших сердце
таинственных слов,
Пригласивших познать
этот мир многоликий.
Кто-то меряет время десятками лет,
Я − строкою,
Что оставила свой отпечаток
штрихом в бесконечности,
Проведённым рукою ли мастера,
Ученика неумелой и слабой рукою, −
Мерой светлой любви,
образцом человечности.
…Вдохновеньем исписаны дни,
Как дорожный блокнот.
Буду счёт подводить им не я,
А великий сатирик и критик −
Мира этого вечный
Творец и Судья.
| | Откуда: творчество Людмилы Гайдуковой | Комментарии (0) |
|
"Я боюсь больших библиотек. Жизнь в постоянном окружении книг представляется мне исполненной тревоги,
как обитание по соседству с некрополем. О людях, имеющих большую библиотеку, обычно с почтением говорят:
у них столько книг! Эти люди, как и мой отец, относятся с уважением к количеству, им доставляет удовольствие
пробегать взглядом по этим клавишам: А. Толстой, Фадеев, Павленко, Серебрякова, Вера Панова... Серо-зеленое
глиссандо Золя, бордовое Маяковского, малиновое Ромена Роллана, бирюзовое Бальзака. Собрание сочинений.
Звучит внушительно. Я и сама, помнится, авоськами таскала из библиотеки тома Бальзака и Вальтера Скотта, полные
авоськи, сквозь ячейки которых, словно руки-ноги поломанных кукол, торчали герцогиня Ланже, генерал Монриво,
де Марсе, Камилла де Буа-Траси, Обмани-Смерть, Лилия Долины, - все эти герои, которые, будучи фантомами,
уложили меня, как немощную калеку, на диван, чтобы нашептывать мне свои фантастические истории. Огромное
усилие понадобилось, чтобы вырваться из их объятий. Не я читала книгу, а книга, как могущественный старец
одалиску, подкладывала меня под себя. Я ночевала у нее в изголовье, и я кормила этих так называемых героев
своей плотью и кровью, пока не впала в полное умственное и физическое расслабление..."
| | Откуда: И.Полянская "Прохождение тени" | Комментарии (0) |
|
«И еще кое-что возвышало его: на
столе перед ним лежала открытая книга. В этом кабаке еще никто никогда не
открывал книги. Книга была для Терезы опознавательным знаком тайного братства.
Против окружавшего ее мира грубости у нее было лишь единственное оружие: книги,
которые она брала в городской библиотеке; особенно романы: она прочитала их
уйму — от Филдинга до Томаса Манна. Они давали ей возможность иллюзорного
бегства из жизни, не устраивавшей ее, а кроме того, имели для нее значение и
некой вещи: она любила, держа книгу под мышкой, прохаживаться по улице. Книги
обрели для нее то же значение, что и элегантная трость для денди минувшего
века. Они отличали ее от других.
(Сравнение книги с элегантной тростью денди не
совсем точно. Трость денди не только отличала его, но и делала современным,
модным. Книга отличала Терезу, но делала ее старомодной. Она, конечно, была
слишком молода, чтобы осознавать эту свою старомодность. Молодые люди, которые
проходили мимо нее с галдящими транзисторами в руке, казались ей тупыми. От нее
ускользала их современность.)
Тот, кто обратился к Терезе, был одновременно
и посторонним и членом общего тайного братства. Он обратился к ней приветливым
голосом, и она почувствовала, как ее душа пробивается на поверхность всеми
жилами и порами, чтобы показаться ему»
Перевод Н. Шульгиной. Об этой книге в Дневнике читателя.
| | Откуда: Кундера, Невыносимая легкость бытия | Комментарии (0) |
|
" ...смотрение телевизора и чтение книг — это абсолютно противоположный
процесс. Потому что не надо делать усилие, чтобы смотреть телевизор,
это он все время верещит, верещит, верещит, его можно только заткнуть.
Он активен по отношению к тебе. А книга — ты активен по отношению к
ней, потому что ее надо читать, надо свой мозг двигать по страницам —
туда, перевернуть, дальше, дальше, дальше. Любит он это или не любит, я
не знаю. Есть жвачные какие-то, а есть которые мясо едят, есть и
каннибалы. Разные люди есть. Если вы хотите эту жвачку, если у вас
глаза не слипаются и челюсть не падает, слюнка не течет на воротник —
читайте. Вас никто не заставляет. Телевизор даже можно заставить
смотреть: вы пришли, а он работает, есть такие кафе, рестораны, в
которых насильственные телевизоры. А книгу никто вас заставить не может
читать".
"У американских профессоров, даже преподающих литературу, как
правило, дома нет книг. Ноль. Я видала только двух людей, у которых
есть. А потому, что пыль от них и зачем — у тебя есть кабинет, там и
держи. У них не принято. У них иначе устройство жизни. У них дом не для
того, чтобы там книги держать. У них книги, у преподавателей в
частности, — это рабочий инструмент, его держат на работе. Дома
практически не держат они.
<...> как платить, я не знаю, думала — вызову специального человека,
который заполняет тебе налоговую декларацию, показывает что можно, что
нельзя. И вот приходит этот человек — толстый такой, на дорогой машине,
показывает свой статус, смотрит, видит у нас книги. А мы обросли
мгновенно — тут же обросли, с собой еще что-то привезли. Он говорит:
«Ооо, книги у вас. Я тоже люблю на досуге почитать. Да, вот как-то я
сижу, открыл книгу и читаю, и входит мой сын — так удивился и говорит:
"Папа, что ты делаешь?” А я ему: "Читаю, сын!”». На всю жизнь врезалась
мне эта дикая сцена в голову. Понимаете, когда книг нет — совершенно
другое воспитание. Потом они попадают в колледж. Те, кто прошел либо
частные школы, хорошие, либо католические школы — тем книга не страшна,
они умеют письменную культуру воспринимать, она у них хорошо идет, они
быстро приучаются. Может быть, они достаточно начитаны. А обычный
человек ничего не читал, пока в колледж не попал". Полный текст здесь.
| | Откуда: Толстая, проект "Разговорчики" | Комментарии (0) |
|
"Вооруженный тряпкой времен Гомера, я стою на легонькой передвижной лесенке и
в совершеннейшем упоении глотаю книжную пыль.
Внизу Ольга щиплет перчатку цвета крысиных лапок.
— Нет, Ольга, этого вы не можете от меня требовать!
Она продолжает отдирать с левой руки свою вторую кожу.
— Итак, вы хотите, чтобы я поделился с прислугой этим ни с чем не
сравнимым наслаждением? Вы хотите, чтобы я позволил моей прислуге раз в неделю
перетирать мои книги? Да?…
— Именно.
— Ни за что в жизни! Она и без того получает слишком большое жалованье.
— Марфуша!
От волнения я теряю равновесие. Мне приходится, чтобы не упасть, выпустить
из рук тряпку времен Гомера и уцепиться за шкаф. Тряпка несколько мгновений
парит в воздухе, потом плавно опускается на Ольгину шляпу из жемчужных перышек
чайки.
О, ужас, античная реликвия черной чадрой закрывает ей лицо!
Ольга давится пылью, кашляет, чихает.
Со своего «неба» я бормочу какие-то извинения. Все погибло. С земли до меня
доносится:
— Марфуша!
Входит девушка, вместительная и широкая, как медный таз, в котором мама
варила варенье.
— Будьте добры, Марфуша, возьмите на себя стирание пыли с книг. У
Владимира Васильевича на это уходит три часа времени, а у вас это займет не
больше двадцати минут.
У меня сжимается сердце.
— Спускайтесь, Владимир. Мы пойдем гулять."
| | Откуда: Мариенгоф "Циники" | Комментарии (0) |
|
"...Это – верх цинизма, но
когда говоришь: «Вся ваша
донцово-устиновско-гендерно-рублевская-смешным- и-легким-языком-написанная-проза
– дрянь, новый соцреализм, фабрика по убийству вкуса», – оппоненты вспыхивают:
«Да как вы смеете? А вы читали?..»
«А вы смотрели?..»
«А вы слушали?..»
И вправду: интеллигентного человека в такой момент посещает
чувство вины: а может, они и правы? Может, и вправду, я не читал – а
осуждаю? Стыдно.
Не стыдно, ребята.
Этот текст должен лишить вас ложного стыда.
Не стыдно не читать фигни. Не смотреть. Не слушать.
Это соблазнение количеством и новизной – «всё прочесть, всюду
поспеть, сходить, всё увидеть» – оно вполне в духе времени: занять,
забить всё время человека, чтобы позабыть о собственной пустоте.
Для тех же, кто хочет смыслов, сегодня важнее другое умение – не
читать, не видеть, не загружать себя пустотой, лишней информацией.
Сегодня важнее умение не столько потреблять информацию, сколько игнорировать ее.
Умение не собирать, а отбирать.
Умение опознавать чушь по первым буквам, строчкам, звукам – как пустого человека мы опознаем по первой фразе..."
Полный текст статьи здесь.
| | Откуда: авторская колонка А.Архангельского | Комментарии (0) |
|
" ...Я в таких терминах ни про себя, ни про кого-нибудь не думаю. Лучший —
не лучший… потому что, если очень постараться, то тогда можно составить
такой иерархический список, кто самый лучший, кто второй, кто третий,
но это бесполезно, потому, что дело в нужности. Я, помимо того, что
писатель, я еще и читатель. И я люблю читать книги, на которые нечто во
мне отзывается. И они мне нужны разные и с разных сторон. Одни по
содержанию, другие по увлекательности, третьи — по языку, четвертые —
по таинственности, которая непонятно где разлита, причем в рамках
одного и того же автора бывают разные пригорки и ручейки. Какие-то
вещи — ну совершенно упоительные, а другие — так, мимо прошел. Люди же
разные и конфигурации душ разные. Ты то одним, то другим боком
прислоняешься к разным выступам, и мне все равно теперешний писатель
или старый. Они на полке у меня стоят по алфавиту. И, в принципе, можно
задуматься кто-когда, но, когда ты читаешь, ты становишься этим
текстом, ты с этим текстом сливаешься и есть такое странное состояние,
ты оборотнем становишься, тебе в каком-то смысле совершенно все равно —
лучше он — не лучше..." Полный текст здесь.
| | Откуда: интервью с Т. Толстой | Комментарии (0) |
|
"— Я подумала… вот… лучше я вам сперва открою свой секрет наедине… Не знаю, как вы воспримете… волнуюсь… — Да я вроде тоже… — Я не знаю, способны ли вы оценить… — Способен, — сказал Бенедикт, но не был уверен, что способен. — Ну хорошо… Но это секрет. Вы, конечно, никому… — Да-да. — Ну, закройте глаза. Бенедикт
закрыл глаза. Варвара зашуршала. Стукнуло что-то. Опять шорох. Бенедикт
приоткрыл один глаз и стал подглядывать. Но ничего еще не было, вроде,
готово, — только от свечи плясали тени на бревнах, — и он опять
зажмурился. — Пора-не-пора, — выхожу со двора-а! — пропел Бенедикт. — Да погодите вы… Какой нетерпеливый… — Мне невтерпеж, — соврал Бенедикт и в голос игривости подпустил. — Оч-чень даже невтерпеж. Тут ему на колени тяжесть какая-то опустилась, легкая такая тяжесть, и плесенью пахнуло. — Вот… Смотрите… — Что это?!.. Коробка
— не коробка, а вроде того; внутри листы беловатые, похоже на свежую
бересту, но светлее; тонкие-претонкие, и будто мусорком присыпаны, али
маком. — Что это такое?! — А вы ближе посмотрите! Поднес к
глазам. Мусорок такой ровненький… как нитки… смотрел, дивясь… Вдруг
словно бы нитка распалась и по глазам ударила: «и свеча, при которой
она читала полную тревог и обмана жизнь…» Ахнул: буквы! Точно, буквы!
Написано мелко-мелко, до того уж аккуратно, и не коричневые, а черные…
Послюнил палец, потер бересту: сразу протер дырку. Тонкая, бля! — Осторожнее, попортите! — Что это такое… — Это книга… Старопечатная… — А!!! — Бенедикт сорвался с тубарета, отбрасывая заразу. — Вы что!!! Заболею! — Нет! Погодите! Да погодите вы!.. — Болезнь!.. — Нет!.. — Пустите!.. — Да
сядьте! Сядьте! Я все объясню! Клянусь! — Варвара Лукинишна отдирала
Бенедиктовы руки от засовов, трясла гребешками. — Совершенно безопасно…
Никита Иваныч подтвердил! — Он-то здесь каким боком? — Он знает! Это он подарил! Бенедикт
притих, ослаб ногами, осел на тубарет, вытер нос рукавом, унимая дрожь.
Никита Иваныч. Начальство. И не заболел. Держал книгу — и не заболел… — Безопасно…
— шептала Варвара. — Вы знаете, он чудесный старик… такой знающий…
Пояснил мне: совершенно безопасно, это просто суеверие… Знаете, когда
Взрыв случился, это все считалось опасным, радиация… ну, вы слышали…
Поэтому запрещалось. От книг — радиация…" Об этой книге в Дневнике читателя.
| | Откуда: Т. Толстая "Кысь" | Комментарии (0) |
|
|
 |
