Между безразличием к человеку и любовью-ненавистью непостижимо много может быть различных граней, оттенков, нюансов чувствований. Гораздо больше, чем слов для их обозначения. И писательский талант еще и в том, чтобы суметь описать это трудноуловимое, трудновыразимое. Подобные описания чувств и попадают в эту категорию.
Привычно наезженная логика восприятия здесь не работает, такие тексты требуют поиска, взгляда ЗА, отхода от подпорок-стереотипов... Это не интеллектуальное чтиво, а, скорее, интуитивно-чувственное.
"Обещание на заре" можно читать с любого места, рискуя с первого же случайного абзаца подпасть под обаяние очень искреннего, где-то печально-ироничного, где-то тепло-трогательного рассказа автора – рассказа о свой жизни и своей матери, вдохновлявшей эту жизнь. Эту книгу можно читать долго-долго небольшими порциями. Там есть сюжетный стержень, на который все нижется, но он не отвлекает внимание на свои изгибы, и потому вместо того, чтобы скорей узнать, чем же все закончится, хочется наоборот подольше оставаться там, внутри, слушая неспешный голос рассказчика, с улыбкой вспоминающего, например, как ел калошу, чтобы вызвать восхищение понравившейся девочки, или собирался убить Гитлера… Перевернув последнюю страницу, можно опять вернуться к первой и с неменьшим удовольствием читать заново – там наконцентрировано столько информации, столько ситуаций и переживаний, мыслей и душевных движений, что с одного раза просто невозможно все вместить.
О чем эта книга – обо всем. Война и мир, жизнь и творчество, честь и достоинство, взаимоотношения людей. Но главное, конечно, – это мать и сын. Неординарная женщина (русского происхождения, кстати), в чем-то нелепая и жутко энергичная все смыслы жизни ставит на будущее сына и это удивительным, а порой и мистическим образом, строит и не раз спасает его жизнь.
«Тогда во дворе нашего дома хранились запасы дров, и мое любимое убежище было в самом центре этой огромной поленницы; там я чувствовал себя в полнейшей безопасности – стоило только изловчиться и проскользнуть сквозь толщу дров, возвышавшихся аж до второго этажа, и я был со всех сторон защищен стенами из сырого, пахучего дерева. <…>
Проворно открывая и вновь закрывая за собой поленьями свои тайные ходы, я оказался в самом сердце сооружения, под пятью-шестью метрами спасительной дровяной толщи, и там, окруженный этой могучей скорлупой, уверенный наконец, что никто не видит, разрыдался. Я плакал долго. После чего внимательно обследовал поленья над головой и вокруг себя, выбирая те, которые требовалось вытащить, чтобы покончить со всем раз и навсегда, чтобы моя крепость из мертвого дерева обрушилась на меня и избавила от жизни. Я трогал их одно за другим с благодарностью. <…> Потом вспомнил, что у меня в кармане остался кусок пирога с маком, который я стянул утром из кладовки кондитерской, располагавшейся в нашем доме, пока хозяин отвлекся, обслуживая покупателей. Я доел пирог. Потом сел поудобнее и, глубоко вздохнув, приготовился толкнуть. Спас меня кот.
Его морда внезапно высунулась из-за поленьев прямо передо мной, и мы какое-то время изумленно глядели друг на друга. Он был невероятно облезлый и шелудивый, цвета апельсинового мармелада, с драными ушами и той усатой, продувной, разбойничьей рожей, какую приобретают в итоге долгого и разнообразного опыта старые помоечные коты.
Он внимательно меня изучил, после чего, уже не колеблясь, принялся лизать мне лицо.
У меня не было никаких иллюзий насчет этой внезапной любви – просто на моих щеках и подбородке остались крошки пирога с маком, прилипшие из-за слез. Так что нежности оказались вполне корыстными. Но мне было все равно. Прикосновения этого шершавого и горячего языка к лицу заставило меня улыбнуться от удовольствия – я закрыл глаза и отдался ласке. Позже, как и в тот момент, я никогда не пытался выяснять, что на самом деле стояло за проявлениями любви, которые мне доставались. Значение имели лишь эта дружелюбная мордочка да горячий язык, старательно двигавшийся туда-сюда по моему лицу со всеми признаками нежности и сочувствия. Для счастья мне большего и не нужно.
Когда кот закончил свои излияния, я почувствовал себя гораздо лучше. Мир еще предлагал кое-какие возможности и дружбу, чем не стоило пренебрегать. Теперь кот, мурлыча, терся о мое лицо. Я попробовал ему подражать, и мы довольно долго мурлыкали наперебой. Я выгреб крошки пирога из кармана и предложил ему. Он проявил заинтересованность и ткнулся в мой нос, вздернув хвост. Куснул за ухо. В общем, жизнь снова стоила того, чтобы ее прожить. Через пять минут я выбрался из своего дровяного убежища и направился домой, сунув руки в карманы и насвистывая. Кот шел следом».
Часто это автобиографическое произведение считают примером самоотверженной, идеальной материнской любви. А фиг ли?? Ты знаешь, что Гари покончил жизнь самоубийством?? Вот она, обратная сторона такой любви - он просто не умел, не представлял, как и зачем жить без матери...
Да, меня тоже это поразило (самоубийство я имею в ввиду). Но. Я бы все-таки не стала так однозначно причинно-следственную связь выводить. Внутренние побуждения, мотивы человека - дело настолько интимное... мы можем лишь предполагать, строить догадки.
Ты знаешь, что Гари покончил жизнь самоубийством?? Вот она, обратная сторона такой любви - он просто не умел, не представлял, как и зачем жить без матери...