«Потрясающие глючные сказки!» – так метко отозвалась о творчестве Т. Теллегена одна моя знакомая. Это же определение можно отнести и к «Двум старым старушкам», несмотря на то, что их жанр обозначен как «истории для взрослых».

Уже само название своим избыточным эпитетом  настраивает на несколько комичный лад. Что тут же подтверждается первой же историей: "И тогда одна говорила: «Ах, как же я все-таки люблю тебя!». А другая отвечала: «И так далее и тому подобное»"…

Эта книга из тех, что хочется читать вслух, на публику, и смаковать произведенное впечатление. П.ч. она смешная, п.ч. она нелепая и п.ч., вопреки этому, от нее сквозит легкая грусть.

Старушки ругаются; едят сапожный крем; ставят друг на друга чашки; промахиваются, когда целуются; уговаривают старичка их застрелить; периодически умирают – то вместе, то по очереди; заботятся на том свете о Боге и совершают еще кучу всяко разных абсурдных и не очень поступков.

Композиция произведения похожа на спираль: из истории в историю меняется фон, меняются ситуации, меняется, скажем так, жизненный статус (жива/умерла), неизменной же осью становится существование самих старушек и отношений между ними, которые они из страницы в страницу выясняют.

Автор словно от души  забавляется со своими  героинями: кидает им различных «тараканов» и смотрит, что они будут делать. Вот ревность кинул, вот мнительность, в следующей истории они уже манипулирование друг другом проигрывают… А потом,  для разнообразия, еще и посторонние старички и старушки в их личную жизнь вмешиваются.

В общем весь арсенал того, что мешает нам любить и быть счастливыми, можно найти в этом, слегка пародийном, исполнении безымянных героинь. А можно и ничего не искать, а просто получать удовольствие от этого невероятного сплава абсурда и трогательности.

И, думается мне, избери Теллеген героями традиционную пожилую пару, эффект был бы не тот.

 Подробнее читать о писателе здесь: Т. Теллеген

 «Одна старушка сказала:

– Жаль, все-таки, что ничего нельзя оставить на память о покойнике.

– Что ты имеешь в виду? – спросила другая старушка.

– Ну, скажем, руку там, ногу или нос…

– Но волосы же можно сохранить или ногти?

– Да ну, это что, – сказала первая старушка. – Нет, я имею в  виду что-нибудь такое цельное… ну как бы это объяснить… да нет, все равно не положено.

– А почему не положено? – спросила вторая старушка.

– А по закону. Нельзя покойников на сувениры  разбирать.

– Ах вот оно как,  – сказала вторая старушка. – Вот не знала.

  Тогда первая старушка  рассказала, что в детстве у нее была собака и что однажды она замерзла, ночью, в саду <…> Отец хотел поднять ее, но уронил и одно ухо откололось и отлетело в сторону. <…>

– И мы это ухо оставили себе.

  Старушки любили друг друга и готовы были друг для друга на все.  Они чувствовали, что им осталось недолго, и сострадали той из них, которой придется остаться с пустыми руками, как они это называли.

  Однажды ночью, в трескучий мороз, вторая старушка выскользнула из дому. Она разделась догола, сложила свои вещи в сарае и уселась на перевернутое ведро на садовом столике.

  Первая старушка нашла ее на следующее утро.

  Горе ее было бесконечно. Она содрогалась от рыданий в своей поношенной меховой куртке. Она хотела погладить вторую старушку, но та с тяжелым стуком свалилась с ведра на стол, а со стола на землю.

  И от нее откололось все: пальцы, уши, ноги по щиколотку.

  Первая старушка отпрянула, но все же подобрала пару пальцев и сунула в карман.

  <…>

  Старушка спрятала пальцы в пустую банку из-под варенья. С каждым месяцем они все больше сморщивались и желтели. Иногда ей нестерпимо хотелось достать их из банки и прижать к щеке. Но она сдерживалась. И все же ее не оставляло ощущение, что пальцы по-прежнему были неотъемлемой частью другой старушки, а остальное было просто невидимо и неподвижно сидело на каминной полке и глядело на нее.

– Все может быть, – говорила она. – А если это так, то ты меня сейчас слышишь. Здравствуй, лапочка.

  Иногда она сожалела, что взяла два пальца и ни одного уха. Она так любила уши второй старушки. Многие года напролет она нежно покусывала их и нашептывала в них: «Ах, как же я все-таки тебя люблю».

Перевод с нидерландского О. Гришиной.